Борис Сапожников - Война Львов[СИ]

Я смёл какого-то рыцаря с седла, даже не повредив копья, было отчётливо слышно как трещат под пробитой кирасой рёбра. Второй успел вовремя подставить щит, обломок моего копья застрял в нём, заставив отбросить его. Не воспользоваться такой возможностью было бы преступной глупостью, ведь рыцарь стоял ещё и вполоборота ко мне, так что его собственное тело надёжно закрывало меня от его меча. Меня опередил оруженосец, Седрик, опустивший на шлем свой топор, — из-под забрала хлынула кровь. Чтобы не отстать от него, я выхватил меч и ринулся на следующего врага. Это был оруженосец какого-то из орвиковских рыцарей, судя по более простому доспеху и откровенно дрянному шлему, который благородный сэр постеснялся бы надеть. Сопротивления он практически не оказал, а вот его сэр, чьи цвета носил на табарде оруженосец, первым делом нанёс мне могучий удар шестопёром. Я закрылся от него щитом, затрещавшим всеми досками, ударил в ответ снизу вверх из-под нижнего края щита. Клинок прорубил добротную кирасу, рыцарь покачнулся, но сопротивления не прекратил, вновь замахнулся шестопёром. Вырвав меч из раны, я ударил на опережение, под наплечник, задравшийся из-за того, что мой противник поднял руку. Удар удался лишь отчасти — клинок проскрежетал по стали и зацепил плоть. Замах противника сорвался, он подался назад, рука его повисла плетью, но прикончить его не удалось. С двух сторон насели двое рыцарей в цветах вассалов Орвика и если бы не юный Седрик, прикрывший меня щитом и телом.

В этой схватке я потерял коня и был вынужден, как и многие в тот день, продолжать бой пешим. Я рубил и колол, принимая удары противников на щит, хотя это удавалось не всякий раз — правый наплечник встал торчком, рука, не до конца залеченная в Тильоне, болела всё сильнее, основательно помятые рёбра досаждали не меньше. Я отбросил бесполезный щит, превратившийся в груду щепок, повисший на лямках, и перехватил меч двумя руками. Встав спиной к притащенному камню, я отмахивался от наседающих врагов, теряя счёт убитым орвиковцам и полученным ранам. Кажется, я даже опустился на колено, когда ослаб настолько, что не мог уже стоять прямо, но сейчас уже не помню точно было ли это тогда или в какой иной битве. Всё больше ударов приходилось на мои доспехи, уже не выдерживавшие этого смертоносного града, всё меньше — я бил в ответ.

Лишь одна мысль осталась в голове: Мы сделали своё дело. Орвик сегодня дальше не пройдёт. В душе я уже был готов к смерти и смирился с ней, как с неизбежностью. Но тут какая-то смутная тень промелькнула над головой, удары показались мне короткими проблесками стали, снесшими орвиковцев. Всадник, совершивший этот невероятный рывок, развернулся и я увидел на его плаще знакомый герб — Алек. Как бы подтверждение моих мыслей мой спаситель помахал туда-сюда заострённым концом щита и ринулся в самую гущу схватки.

Ошеломлённые внезапной атакой орвиковцы подались назад, они решили, что к нам подошло подкрепление и горны их сыграли отступление. Войско отошло, более менее организованно, стараясь сохранять построение и отбиваясь от наших вялых нападок. Мы же не упорствовали в преследовании, на это попросту не было никаких сил.

Я не стал искать себе коня, встал, привалившись спиной к камню, служившему мне тыловой защитой, стащил непослушными пальцами с головы шлем и, зубами расстегнув ремешки латной перчатки, провёл ладонью по лицу. На сегодня битва окончена, можно отходить к наспех сооружённому лагерю.

Однако прежде я в первый и последний раз в своей жизни прошёлся по полю боя. Трупы устилали его настоящим ковром, кровавая грязь хлюпала под ногами, но главным фактором, сыгравшим решающую роль, было то, что я наткнулся на Уилфреда, склонившегося над телом своего сына, изрубленного почти на куски — не спасли ни приличные доспехи, ни более чем хорошее, особенно для его лет, искусство владения мечом. Врагов было слишком много для одного юноши. Сыр Уилфред поднял на меня глаза, в них стояли слёзы.

— Не должны, — тихо произнёс он, — родители не должны хоронить своих сыновей.

Он встал, без труда поднял тело юного Седрика на руки понёс к нашему лагерю. Я направился туда же.

Алек пребывал в приподнятом настроении. Он приплясывал от кипевшего в крови адреналина, бившая через край энергия бурлила в нём, ища выхода. Оно и понятно, ему не пришлось драться Господь знает сколько часов, размышляя о собственной смерти, почти как о сверившемся факте, и он не смотрел в глаза сэру Уилфреду, уносящему тело своего сына.

— Когда подойдут остальные подкрепления? — спросил я.

— Их нет, — усмехнулся он.

— Как нет? — Я удивительно туго соображал после боя.

— Совсем нет, — ответил Алек. — Когда я узнал, что Марлон послал тебя на верную смерть, то собрал полсотни лучших наездников из иберийских рыцарей и рванул сюда от места нашей высадки.

— И что же твой венценосный брат?

— Пусть попробует меня остановить, — рассмеялся Алек.

Я лишь покачал головой. Иногда мой друг, обычно рассудительный и серьёзный, вёл себя просто как мальчишка.

Уже в лагере я узнал, что эскапада Алека принесла куда более весомый плоды, чем ожидалось. Орвик посчитал, что к нам подошло подкрепление, и повёл оставшиеся войска, а их у него было не так и мало, в обход гряды, забирая глубоко к северо-востоку и тем самым давая королю время для подготовки к решающему сражению. Однако также Орвик собирал и верных ему вассалов, присоединявшихся к его армии со своими многочисленными дружинами. Среди них был и средний брат Руан Филипп, бывший во время правления тестя полноправным хозяином родного герцогства.

Похоронив погибших и выходив раненных, мы двинулись на соединение с королевским войском, стоявшим близ города Бэгет. В битве у безымянной гряды холмов я потерял почти две трети солдат и рыцарей. Большая часть приходилась на иберийскую пехоту, сдержавшую главный удар орвиковской кавалерии, но и фиарийцы не отделались так уж легко. Числа же погибших врагов никто не знал, их попросту не считали. Зачем? Пусть Орвик считает выживших.

Надо сказать, что к решающей битве его величество подготовился более чем основательно. Был выстроен отлично укреплённый лагерь, окружённый частоколом, за которым располагалась небольшая батарея лёгких пушек. На флангах стояла наёмная и местная кавалерия, в центре — пехота, набранная из дружинников окрестных сэров и остатков моих иберийцев, которых, правда, не так и много, мы прикрывали арбалетчиков и стрелков, всё тех иберийцев и салентинцев. Что самое интересное, никто в лагере не ждал, что мы вернёмся, и даже его величество был больше удивлён появлением Алека, нежели рад ему. Также в центре стояли фиарийские рыцари. Они, к слову, весьма обрадовались возвращению де Мальвуазена и его людей, в их стане и его, и нас с Алеком чествовали как героев. Фиарийцы устроили настоящий праздник, главными героями которого были мы трое, что несколько уязвило гордость короля со свитой, который даже не пригласили. В грядущем бою основной удар придётся как раз на фиарийцев и иберийцев, страндарское же рыцарство вступит в бой только когда центр выдержит атаку Орвика. Вполне логично, наёмники приходят и уходят, а вассалы и союзники на родине — остаются.